Часть первая

2019. НЕМНОГО АПРЕЛЯ И ИЮНЬ.

ДОМ ПОСТОРОННИХ/HOUSE OF STRANGERS

(1949 г.) 101 мин.

…О чем он подумал, когда увидел тело девушки? Первой жертвы того, кого впоследствии назовут Альтистом. Как же аккуратно все сработано — вот о чем.

Аккуратно, почти любовно.

Мысль, учитывая обстоятельства, выглядела едва ли не кощунственной, но не несла в себе опасности. Не обжигала. Просто констатация – и все тут.

Рабочий момент.

Вся жизнь Брагина состояла из подобных рабочих моментов – как и любая другая профессиональная жизнь. Врача, к примеру, или спасателя, или забойщика скота – тех, кто так или иначе связан со смертью. Приходится заслоняться от нее любыми доступными способами, вот и возникает своего рода деформация. Что-то вроде воздушного пузыря вокруг башки, который позволяет дышать, когда погружаешься в чертов ад.

Чертов ад.

Стоило приблизиться к девушке, чтобы понять, что это именно он. Стоило только увидеть ее лицо.

Серия. Такой была вторая мысль, сразу затмившая первую.

Серия, а не просто убийство.

Довольно долго прослужив в органах, Брагин успел несколько раз столкнуться с Сериями, и именно этот вид преступлений был самым чудовищным. Расследовать их, стоя по горло в крови невинных, – врагу не пожелаешь. И к виду растерзанных и поруганных тел невозможно привыкнуть, как и объяснить звериную жестокость насильников. Впрочем, и объяснять не надо. Зверь – он и есть зверь и должен быть изловлен. В идеале посажен на кол и живьем изрублен на куски. Так думает Брагин-человек. Он думает еще о множестве вещей: о мести, о каре, о Божьих Мельницах, чей неспешный ход сводит с ума. Брагин-следователь всего лишь выполняет свой долг. А долг заключается в том, чтобы, изловив зверя, передать его в руки правосудия. И никакого суда Линча, никакой самодеятельности.

Об этом постоянно приходится напоминать себе, чтобы не сорваться.

Вот он и старается не сорваться, вглядываясь в лицо девушки. Что-то с ним не так. Не сразу и поймешь, что именно.

Поначалу Брагин ощутил легкое, прошедшее краем недоумение: уж больно оно – лицо жертвы – несовременное, таких сейчас не существует в природе. Их встретишь разве что в замшелых, ч/б фильмах, но Брагин не любитель подобного кино. И вообще все, что связано с кино, – для него в последнее время табу. Включая Леху Грунюшкина, старого университетского приятеля, последние лет пятнадцать подвизавшегося на ниве производства телемыла для федеральных каналов.

Воспоминание о Грунюшкине не заняло и трех секунд, а потом стерлось и все остальное. Кроме лица девушки. Нет, не лица…

– Мать твою, – выдохнул стоявший рядом с Брагиным капитан Вяткин. – Это маска, что ли?

Вот что привело Брагина в смятение. Не то, что лицо было мертвым. А то, что оно никогда не было живым. Восковая маска.

Слепок.

Искусно выполненный и аккуратно подогнанный к тому, что осталось от настоящего лица задушенной девушки.

Ничего от него не осталось. Сочащийся сукровицей кусок мяса.

Но это выяснилось позже, а пока девушка была безупречна.

Безупречная фигура, молочно-белые ноги, длинные, струящиеся, хорошо промытые волосы. Никаких видимых следов истязаний, кроме едва заметно стертой кожи вокруг щиколотки – судмедэксперту Пасхаверу это позволило утверждать, что какое-то время жертву держали на цепи. Рваная странгуляционная борозда тоже не сразу бросалась в глаза – она была задрапирована легким шелковым платком. Повторяющиеся изображения человеческих рук, в центре платка – две раскрытые ладони с глазами, та еще психоделика. Молодой и неуемный Паша Однолет, подчиненный Вяткина, с которым следователь Сергей Валентинович Брагин уже успел отработать несколько дел, даже провел небольшое исследование относительно рукоглазых символов. И по всему выходило, что это – хамса, знак Мариам, или рука Фатимы (так себе открытие, отдающее пляжным антальским отдыхом all inclusive). Не удовлетворившись столь банальным решением вопроса, он принялся рыть дальше и дорыл до Месопотамии, Карфагена и вульвы богини-девственницы Танит. Как превратить все это в удобоваримую версию, Паша не знал, и все его изыскания заглохли сами собой.

Платок – одна из двух вещей, надетых на девушку, вторая – пальто. Проклятое пальто надолго выбило Брагина из колеи еще и потому, что за неделю до этого Катя, жена Сергея Валентиновича, купила себе похожее… Кой черт – похожее?

Абсолютно такое же.

Темно-синее. Длинное, доходящее до середины икры. Чистая шерсть, идеальный крой, блестящие пуговицы в два ряда. Томми Хилфигер.

Пропади ты.

Стоял конец традиционно холодного питерского апреля, так что в пальто не было ничего удивительного. Все сразу решили, что оно принадлежит убитой девушке, кому же еще? Пальто оказалось новым, едва ли не только что купленным, без особых следов носки. Теоретически это могло бы стать следом – зыбким, но все же: при условии, что следствие располагает фотографией жертвы, пусть и посмертной. Снимок предъявляется в бутиках и магазинах, и, если девушка сама купила это пальто и совершила оплату по карте (сейчас все совершают оплату по карте), – найти плательщика через банковские реквизиты не составит труда. Но лица жертвы нет – его подменяет восковая маска, и здесь имеет смысл говорить не только о дьявольской ритуальной жестокости убийцы, но и о такой же дьявольской осторожности.

Осторожности во всем, включая способ доставки тела, ведь убили неизвестную девушку совсем в другом месте (это было то немногое, что удалось достоверно установить). Очевидно, все готовилось заранее.

Сильно заранее.

Заранее был продуман маршрут доставки тела, заранее было выбрано место, где оно будет найдено: не слишком глухое, но и не кишащее людьми. У убийцы должна быть фора в несколько часов, чтобы обезопасить себя и свой автомобиль. Обвести вокруг пальца видеокамеры, которыми напичканы город и окрестности. Заставить сыграть себе на руку слепые зоны или, если это потребуется создать их. Брагин и Вяткин склонялись к тому, что маньяк вряд ли пользовался собственным автотранспортом: слишком велика опасность засветиться. Скорее всего, речь идет об аренде: минивэны, «газели» или маленькие трудяги-грузовички. Впрочем, это могла быть и неприметная легковушка с багажником – достаточно просторным, чтобы погрузить в него тело. Брагин ухватился за эту идею, и несколько недель его группа отрабатывала агентства по прокату авто. Благо вводные были просты: отследить автомобили, которые были взяты в аренду в дату, совпадающую с обнаружением тела, плюс-минус несколько дней. И установить – не найдутся ли в списках арендаторов повторяющиеся фамилии. План был вполне разумным, но, как показала практика, – неисполнимым. Слишком многое должно совпасть, чтобы он сработал. Да и не факт, что сами вводные были так уж безупречны. Убийца мог арендовать машину не на несколько дней, а, к примеру, на пару недель. К тому же далеко не все сделки правильным образом фиксировались. А некоторые – не фиксировались вообще. И что делать с ведомственным транспортом, а также с вышедшим на пик популярности каршерингом? Не то чтобы Брагин сдался окончательно, но его энтузиазм заметно поиссяк. Ничего не дали и сведения, принесенные в клюве судмедэкспертом Пасхавером: девушка была задушена струной от альта, а таких струн – миллионы, и продаются они где угодно, по всему миру, даже чертовски далекая Гренландия не исключение. И там люди живут, и, возможно, пользуют альты. По прямому назначению.

Но здесь, в Питере, альтовая струна не издала ни звука. Разве что к серийному убийце – с легкой руки Паши Однолета – приклеилась кличка Альтист. Вот и весь результат их бесконечных мозговых штурмов.

Зеро.

Первым об этом заговорил Вяткин, когда они с Сергеем Валентиновичем (после очередного мозгового штурма) неожиданно оказались в питейном заведении под чисто питерским названием «УгРюмочная». Настроение тоже было соответствующим, угрюмым. Мрачным донельзя. Брагин и Вяткин и сами не заметили, как напились. Но опьянение было странным – трезвым как стекло. Брагин и Вяткин говорили о Деле, потому что ни о чем другом они, как правило, не говорили вообще и в друзьях друг у друга никогда не числились. А с Делом, вернее, с его расследованием все обстояло именно так. Зеро. Жопа тоталь — в переводе с общечеловеческого на вяткинский. «Жопа тоталь» стала венцом пространных размышлений Вяткина о логистике, в которой Альтисту не было равных. Тело девушки обнаружили в почти медвежьем углу, но совсем рядом проходила оживленная трасса. На ней легко затеряться, влившись в общий поток. И так же легко выпасть из потока. Что еще отличало Альтиста? Полное владение информацией относительно того, где какие камеры установлены, – будь то заправка, автомойка, магазин, жилой дом, торговый центр. Альтист – как геймер, проходящий часть игры в режиме «invisible»[1]. И как ландшафтный дизайнер, что долго и придирчиво выстраивал композицию вверенного ему участка.

Идеальное место.

Идеальное преступление.

– Когда? – неожиданно спросил Вяткин.

– Ты о чем, Гриша? – удивился Брагин.

– Когда будет следующая?

– Может, пронесет еще. Чего каркать раньше времени?

– Сам знаешь, что не пронесет. – Вяткин опрокинул в себя стопку водки и тихо выдохнул. – Не первый год в органах.

– Я вообще не уверен, что это серия. Мало ли…

– Ты себя убеждаешь или меня? Почеркушка-то серийника.

– Поживем – увидим, Гриша.

…Они и увидели. Спустя месяц после того, как была найдена (и так и не идентифицирована) девушка в темно-синем пальто.

На этот раз пальто оказалось горчичного цвета.

Не такое дорогое, как предыдущее, – не брендированное, как выразился судмедэксперт Игорь Самуилович Пасхавер, чья жена Илона как раз и торговала брендированным товаром – женским нижним бельем известных фирм.

Не брендированное, но милое. Насыщенного горчичного цвета, свободного кроя, с большими накладными карманами и объемным воротником. То, что нужно девушке, чтобы пережить позднюю осень и раннюю весну. И уже к маю повесить пальто в шкаф и благополучно забыть о нем до середины сентября. Но был не май и не сентябрь – самое начало июня. Несколько по-настоящему изнуряющих, помноженных на дикую влажность жарких дней. Аномально жарких, но похожие дни найдутся в каждом, обычно сдержанном, питерском лете – если хорошенько покопаться. Именно в такой день Альтист снова напомнил о себе.

И опять это было укромное местечко поблизости от оживленной трассы, рядом – тропа для любителей скандинавской ходьбы. Абсолютно безлюдная по ночам, с раннего утра она забита пенсионерами. Девушка как раз и была обнаружена пожилой супружеской парой из ближайшего санатория, специализирующегося на лечении опорно-двигательного аппарата. Брагин прибыл на место происшествия чуть позже остальных, когда мизансцена уже устаканилась сама собой. Старики – бледные, перепуганные: оно и понятно – такие испытания на склоне лет. Мужчина при этом выглядел намного более деморализованным, чем женщина. А она ничего, держится. В отличие от Вяткина, чьи заострившиеся скулы говорят лишь об одном: капитан с трудом справляется с собой и обстоятельствами.

Капитан сидел на большом валуне лицом к Брагину. И курил, стряхивая пепел в руку. Чтобы, значица, лишний раз не мусорить на месте происшествия – оно, по мнению Вяткина, должно быть идеальным. Свободным от любых посторонних деталей, не связанных с преступлением. У любого опера со стажем существует своя теория относительно таких мест, есть она и у Вяткина. В отличие от всех прочих, попахивающая легкой инфернальностью и средней тяжести мистицизмом. Или, как выражается в подобных случаях Паша Однолет, кьеркегоровщиной. Производная от имени известного философа Серена Кьеркегора, которая, впрочем, ничего общего с ним не имеет. И в Пашиной трактовке означает лишь одно: предел научного допуска максимален, равно как и антинаучного, хочешь – верь, хочешь – нет. По Вяткину выходило, что время и пространство внутри места происшествия определенным образом консервируются, поглощая следы – самые важные, но при этом не считываемые ни одной, даже самой дотошной трасологической экспертизой. И то, что удается добыть следствию, – крохи по сравнению с законсервированным массивом. Но если оказаться на месте происшествия в определенное время и посмотреть на него под правильным углом, многое может открыться, и что-то – до сих пор неучтенное, непроявленное и неназванное – обязательно всплывет на поверхность. Прямые улики, четкие отпечатки пальцев, ДНК-материал и, наконец, Тень Убийцы. Она может быть короткой, как любая полуденная тень, или, наоборот, долговязой и вытянувшейся к горизонту, как любая вечерняя, но при этом – очень четкой.

Что-то вроде указующего перста.

Улови ее, правильно срисуй в своем воображении – и обязательно выйдешь на преступника.

Теория, эта по большому счету, не выдерживала никакой критики, как есть – кьеркегоровщина в чистом виде; оттого Вяткин о ней и не распространялся особо, молчал себе в тряпочку.

И правильно делал, что молчал. Потому что в деле Альтиста, в том, что касалось первого убийства, она не сработала.

Брагин перевел взгляд на судмедэксперта Пасхавера, копошащегося у тела. А затем и на само тело, упакованное в горчичное пальто. Пальто застегнуто на пару верхних пуговиц, шейного платка на этот раз не понадобилось – след от струны скрыл воротник.

И лицо.

Восковая маска, хорошо знакомая Брагину, изученная до последней черточки. Поначалу он никак не мог объяснить себе, что не так с этой проклятой маской и почему он до боли всматривается в застывшие кукольные черты, не в силах отвести взгляда. И откуда возникло это ощущение – Зверь где-то совсем рядом. Так близко, что можно услышать его смрадное дыхание.

– Понял, да? – просипел на ухо Брагину капитан Вяткин. – Понял, в чем тут дело? Улыбка. Улыбка, мать ее.

Еще секунда, и Брагин сам бы догадался: маски на лицах апрельской и июньской жертв – одинаковые, но не идентичные. Первая была скорее нейтральной, не воспроизводящей никаких человеческих эмоций. А вторая… улыбалась следственной группе легкой, едва заметной улыбкой. Уголки губ приподняты, сами губы слегка растянуты; не торжество, нет, скорее – ирония. Или – хуже того – сарказм. Как если бы сам убийца воплотился в этой улыбке – ну, что, мужики, ни черта не получается? Пыжитесь, из кожи вон лезете, а толку нет. Жопа тоталь. То ли еще будет, дурошлепы.

Эти фразы – никем не высказанные – гудели, подобно пчелиному рою, в голове Брагина, мгновенно ставшей пустой. Да и не голова это вовсе – стеклянный купол; и рой бьется в стекло без устали, стараясь вырваться на свободу: ни черта не получается, вз-ззз, то ли еще будет, вз-ззз. Вз-ззз… вз-ззз. И если бы брагинская голова разлетелась в этот момент, раскололась на тысячи осколков – он бы почувствовал только облегчение.

– Он же над нами издевается, мразь, – никак не мог упокоиться Вяткин. – Чует свою безнаказанность и издевается.

Рой наконец покинул Брагина, перестал терзать. Хорошо бы теперь и Вяткину немного сбавить обороты: такой всплеск эмоций не для места происшествия. Оно, как известно, требует сосредоточенности, но и известной отстраненности тоже.

Очевидно, и сам капитан вспомнил об этом – и потому замолчал. Но молчание длилось недолго. Вяткин втянул ноздрями воздух, беспокойно завертел головой, а потом произнес неожиданно севшим голосом:

– Он здесь.

– Кто?

– Альтист.

– В каком смысле – здесь? – не понял Брагин, но на всякий случай огляделся.

Не так уж много людей вокруг – они с Вяткиным, судмедэксперт Пасхавер, намертво приклеившийся к горчичному пальто. Паша Однолет. Эксперт-криминалист Ряпич, он как раз занят фотосъемкой. Те двое, что обнаружили тело, любители скандинавской ходьбы. Парочка незнакомых Брагину местных оперов. Участковый с труднопроизносимой фамилией Баумгартлингер – немецкая, что ли? Дичь, а не фамилия. Есть еще зеваки, без зевак не обходится, но все они – вне зоны видимости. А здесь, в этом влажном июньском аду, – десять человек. Тело – одиннадцатое.

Никто из них не Альтист.

– …Чую, что здесь, – продолжал упрямиться Вяткин. – Объяснить не могу, но чую.

Опять чертова кьеркегоровщина, бедняга капитан.

Именно в эту минуту Ряпич махнул им рукой: очевидно, кое-что нашлось.

Счет-извещение, завалившийся за подкладку пальто. Оплата жилищно-коммунальных услуг за май месяц текущего года. Юр. адрес – г. Санкт-Петербург, ул. Малая Гребецкая, д. 6. Плательщик Якубина О.С.

Это была удача, самая настоящая, у Брагина даже дыхание перехватило. Больше месяца прошло с момента обнаружения первой жертвы – так до сих пор и не опознанной. Отпечатки пальцев ни по одной из доступных следствию баз не проходили. Стоматологи тоже ничем помочь не смогли, да и проблем с зубами у совсем юной – не старше двадцати – девушки не было, всего-то пара пломб. И в графе «особые приметы» можно смело ставить прочерк: нет ни татуировок, ни шрамов, ни родимых пятен.

Даже удивительно.

Удивительно, что мертвая девушка оказалась на стороне своего палача. Не раскрыла ни одной тайны. Пока не раскрыла, – изо всех сил убеждал себя Брагин, – придет время – и все изменится. Рано или поздно появится зацепка, которая станет отправной точкой успешного расследования. Должна появиться. Не может не появиться. Большие надежды в связи с этим возлагались на Пасхавера, но, обычно всесильный, судмедэксперт только разводил руками:

– Я, Сережа, что мог из тела выудил и подробно все изложил. И про генетические особенности, и про состояние тканей, и про небольшую атрофию мышц, и про след на щиколотке. И про инъекцию. Остальное – сами. Ну, или ждите…

Фразы Пасхавер не закончил, но смысл ее и без того лежал на поверхности: ждите следующий эпизод.

Ждать пришлось долгий месяц и несколько еще более долгих дней, и вот теперь – счет-извещение. Малая Гребецкая улица, а значит – Петроградка. Нежно любимая Брагиным Петроградка, с которой связана вся жизнь. Ну что ж, всякое бывает, совпадение, не больше. Как и в случае с хилфигеровским пальто.

Не бери дурного в голову, Сергей Валентинович. Не отвлекайся на пустяки.

* * *

…На Малой Гребецкой они с Вяткиным и Однолетом оказались в тот же день несколькими часами позже. Уже вооруженные минимумом знаний о той, чье имя было указано в извещении. Оксана Станиславовна Якубина, уроженка города Череповец Вологодской области, 1961 года рождения.

– Мать, наверное, – предположил Вяткин.

– Или квартирная хозяйка, – предположил Брагин. – В любом случае что-то да узнаем.

– Вообще, как-то странно выходит с этим извещением, – неожиданно бросил Паша Однолет и покраснел.

Он всегда превентивно краснел, прежде чем высказать собственную точку зрения.

– А что с ним не так? – Капитан нахмурился. – Валяй, объясни нам, старым дуракам.

– Бумага слишком плотная, – пробубнил Паша. – К тому же лист сложен вдвое, прощупать через подкладку ничего не стоит. Вот и Ряпич в два счета его нашел.

– Ну, не в два, – еще больше нахмурился Вяткин.

– Хоть бы и не в два. – Однолет стал пунцовым, но продолжал упорствовать. – Хоть бы он на это больше времени потратил. Но с тем временем, которое было у Альтиста, не сравнить. Альтист осторожный, очень. Подчищает за собой будь здоров как. Все просчитывает до последней мелочи. А тут – такой косяк. Не похоже на него.

– Всякое бывает.

– Всякое, но не это.

– Ты что хочешь сказать? Он нарочно, что ли, туда его засунул?

– Получается.

Слово, выпроставшееся из мягкого Пашиного рта, камнем легло на сердце Брагина, рано ты обрадовался и подумал о несказанной удаче.

– Тоже мне, умник выискался, – неожиданно зло бросил Вяткин и надолго замолчал.

Молчал и Брагин. Он не злился на Пашу, ткнувшего их, старых дураков, в то, что лежало на поверхности. Вернее – за подкладкой пальто. Но счет – не единственное, что там обнаружилось, справедливости ради. Еще несколько фисташковых скорлупок и надорванная конфетная обертка «Мишка на Севере». Почетный эскорт, сопровождающий извещение и придающий достоверность истории с прохудившимся карманом. Хотя само пальто не выглядело особо поношенным. Почти новое, да. И если Однолет прав (а что-то подсказывало Брагину, что он прав), то возникает вопрос – зачем?

Зачем все это нужно, что за игру затеял Зверь? Это была именно игра, а правила придуманы в тот месяц, что отделял первую жертву от второй. И правила иезуитские, хрен их поймешь. Но понять нужно, иначе страшный список Альтиста будет пополняться, а восковые улыбки – множиться, становясь все шире. Серия никогда не заканчивается просто так, ее можно только прервать. И чем раньше это произойдет, тем лучше.

…Оксане Станиславовне Якубиной принадлежала комната в большой и довольно запущенной коммунальной квартире. Кроме нее в собственниках числилось еще четыре семьи (одна – неполная, с ребенком-инвалидом), всего прописано двенадцать человек. На момент прибытия следственной группы в квартире находились трое, но побеседовать поначалу удалось лишь с одной – женщиной лет сорока пяти, представившейся Гретой, фрилансером.

Брагин зачем-то вспомнил о Грете Гарбо, хотя никакого сходства с легендарной кинодивой у фрилансера не наблюдалось. Кроме разве что тонких – в ниточку – бровей. Стоило Сергею Валентиновичу задать вопрос о Якубиной, как брови взметнулись вверх и едва не исчезли в облаке тусклых, плохо прокрашенных волос.

– Она давно уехала, Оксана. Куда-то на Север завербовалась. Ну да. Больше года назад.

– А в ее комнате кто-то живет?

– К сожалению. – Брови Греты вернулись на место, а затем синхронно поползли к переносице. – Думала, вздохнем чуть свободнее, но куда там. Теперь в Оксаниных апартаментах ее якобы племянница обитает.

– Якобы? – удивился Брагин.

– Я в ее документы не заглядывала, так что степень родства подтвердить не могу. Но знаю, что некоторые особо прыткие записывают арендаторов в родственники. Чтобы таким немудреным способом от налогов уходить.

– Вы хорошо осведомлены.

– Пишу статьи на правовые темы для одного крупного интернет-портала. – На лице Греты заиграла кокетливая улыбка. – Так что мы коллеги. Почти.

– Как зовут племянницу?

Женщина на секунду задумалась.

– Кажется, Ольга. Но я не уверена.

– Не общаетесь?

– Повода нет. Да и видела ее всего лишь несколько раз. Знаете, бывают такие люди… Удручающе незаметные.

Если бы так, Грета-фрилансер. Если бы так.

– А в последний раз когда видели?

– Давно. Может, в апреле. Но я не уверена. А что, собственно, произошло?

– Пока мы просто выясняем некоторые обстоятельства, – ушел от прямого ответа Брагин.

– Криминального характера?

– Не факт.

– Притворюсь, что вам поверила. – Грета рассмеялась и подмигнула Брагину, показав острые мелкие зубы. – Если понадобится моя помощь в качестве понятой – я готова. И готова приехать на опознание.

– Речь об этом пока не идет.

– Ну если вдруг возникнет – имейте меня в виду. И знаете что… Переговорите с Полиной. Она приятельствовала с Якубиной. И, может статься, знает ее племянницу лучше, чем я.

– Кто это – Полина?

– Соседка, естественно. Третья дверь по коридору. Перед кухней.

Больше всего Брагина интересовала другая дверь – якубинская (на нее в начале разговора тоже указала Грета): к ней вел небольшой коридорчик, отпочковывавшийся от основного коридора. Где-то посередине коридорчик ломался под углом в девяносто градусов, и за поворотом как раз и находилась комната Якубиной. Туда же, в квартирный аппендикс, выходило еще две двери, чье предназначение уже успел выяснить Вяткин. Кладовка (там хранился всякий хлам) и выход на черную лестницу. На обитой железом лестничной двери красовалась пудовая щеколда, припечатанная для верности таким же пудовым амбарным замком.

Все встанет на свои места, и скоро. Ровно в тот момент, когда они вскроют дверь в «Оксанины апартаменты» (участковый и слесарь, за которыми был оперативно отправлен Паша Однолет, должны появиться с минуты на минуту).

– Что скажешь? – шепотом спросил Брагин у Вяткина, дождавшись, пока Грета скроется в своей комнате.

– Похоже, потерпевшая – она и есть. Племянница. Лучше чтобы так, чем по-другому. Хоть какая-то определенность.

– Нет никакой определенности, – вздохнул Сергей Валентинович. – Вот мы сейчас завалимся всей толпой, все вверх дном перевернем, а потом окажется, что жива племянница. Ладно, пойду поговорю с этой… Полиной.

Полина оказалась невысокой, хрупкой, словно обуглившейся женщиной, и дело было даже не в масти (да, брюнетка, да, смуглая). Не в масти – в чем-то другом, невыразимо печальном; горел-горел костер, плясали искры, и жаром обдавало небеса, а потом вдруг все кончилось. Остались только подернутые пеплом головешки. И так с ходу не определить, сколько ей лет – то ли тридцать, то ли все пятьдесят. Ближе к пятидесяти, если судить по одежде: темно-зеленый со светлыми проплешинами вельветовый пиджак и юбка в мелкую складку. Для таких складок и специальное название есть.

Вроде бы.

– Якубина Оксана Станиславовна – ваша подруга? – спросил Брагин после того, как представился и предъявил удостоверение.

– Нет. – На удостоверение Полина даже не взглянула. – Просто соседка по квартире.

– Как Грета.

– Нет. Оксана – прекрасный человек. Никогда ни во что не вмешивалась, никогда и никому не желала зла. Никогда не говорила «чтоб вы сдохли».

Интересное кино.

– Вроде бы она уехала.

– Уехала.

Полина ухватилась за лацканы потертого пиджака обеими руками, и Брагин поразился этим рукам. Этим пальцам – невероятно длинным, невероятно гибким, почти бескостным. Пальцы жили своей жизнью, произвольно выгибаясь в разные стороны. Осьминожьи щупальца, отростки актинии, паучьи лапки. О лапках и щупальцах думать безопаснее, чем об этих бледных пальцах. Обманчиво слабых на вид.

– Не знаете куда?

– Почему же не знаю? Город Лангепас. Это в Тюменской области. Пригласили преподавать в местную школу искусств. Кто-то из старых друзей.

– Поддерживаете связь?

– Нет. Просто помню о ней. Этого вполне достаточно.

Брагин наконец оторвался от созерцания щупалец и поднял глаза к узкому, почти иконописному лицу. Его жена Катя оценила бы это устремленное в вечность, исполненное высокого страдания лицо (XVII век, левкас, темпера), а Брагину – необязательно. И лучше изобразить недалекого бюрократа от правосудия, чем предстать человеком живым и мыслящим, и к тому же – неплохо образованным. Так подсказывает Сергею Валентиновичу интуиция, черт его знает – почему.

Разберемся потом.

– Кто теперь проживает на данной жилплощади?

– Ольга, племянница Оксаны… – Полина на секунду задумалась. – Вот только я давно ее не видела.

– Как давно?

– Последний раз в апреле.

– А сейчас июнь, – меланхолично заметил Брагин.

– Я в курсе. – Пальцы осьминожьей святой снова принялись терзать пиджак.

– Больше месяца девушка не появлялась дома, и никому до этого дела нет? Я правильно понимаю ситуацию?

– Абсолютно. У всех своя жизнь. А иногда и с ней не справляешься, так где найти время на чужую?

– Некоторые находят.

– Вот с ними и поговорите.

Она не хамила, как могло бы показаться. Просто тяготилась ненужным ей разговором, отнимающим драгоценное время. Его можно посвятить штопанью носков, его можно посвятить вечности, но уж точно не унылому следователю, зачем-то задающему унылые вопросы.

– Может быть, знаете, где Ольга учится? Работает?

– Работает у метро «Чкаловская» в цветочном магазине.

– Название магазина?

– Такие мелочи я не запоминаю.

– Покупали у нее цветы?

Вопрос не из тех, что задают недалекие бюрократы от правосудия, но он вкупе с другими (абстрактными, неточными, необязательными) должен породить встречный. Которым совсем недавно озаботилась фрилансер Грета: а что, собственно, произошло? По всем брагинским подсчетам, Полина уже несколько раз должна была этим поинтересоваться. А она все не интересуется. Почему?

– Я не покупаю цветов.

– Но откуда-то знаете про магазин.

– Она сама мне сказала.

Вот ты и попалась.

– Выходит, вы общались.

Ответить Полина не успела. За ее спиной, за плотно прикрытой дверью в комнату, раздался крик. Детский и такой душераздирающий, что Сергей Валентинович вздрогнул. Крик балансировал где-то на уровне ультразвука, и у Брагина мгновенно заложило уши, как бывает во время посадки или взлета. Оглушенный, он на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, Полины рядом не оказалось. Она исчезла за дверью, и последним приветом от нее был звук проворачивающегося в замке ключа.

– Что за хрень? Что здесь происходит, Сережа?

Вяткин:

– Понятия не имею.

Крик хоть и не прекратился, но стал заметно тише, и диапазон его съежился до одной ноты; получилось что-то вроде «ууууууууууууу». Монотонно, тоскливо и без всякого намека на паузу.

Брагин машинально дернул ручку, а затем постучал в дверь костяшками пальцев:

– Помощь нужна?

– Это нам нужна. – Рядом с Вяткиным, едва ли не дышащим в брагинский затылок, неожиданно нарисовалась фрилансер Грета. – Слышите вой? Второй год борюсь, чтобы их выселили. Куда только ни обращалась, а все без толку.

– Кого – их?

– Госпожу Ветрову и ее сынка-недоноска. Вот так вопить может двадцать минут кряду. И среди ночи, бывает, заводится. Одно время как-то поспокойнее был, врать не стану, а сейчас чуть ли не каждый день концерты устраивает.

– Что с ним такое? – понизив голос, спросил Брагин.

– С недоноском? – Грета брезгливо поморщилась. – Аутизм в тяжелой форме, как утверждает сама Полина. Что несовместимо с проживанием в коммунальной квартире. Налицо нарушение прав других квартиросъемщиков и членов их семей. Ну вот, заткнулся.

За дверью комнаты и впрямь наступила тишина.

– Я поначалу искренне сочувствовала бедняжке. – Тонкие Гретины брови сложились домиком. – Еще бы, больной