Глава 2

Настоящее

В пятом классе я смотрела по телевизору сериал про расследование убийств. Детектив Фоллагин Бевилль был моей смешной детской любовью. Современный Джек-потрошитель выбирал своими жертвами проституток. Фоллагин охотился на него. Как-то он допрашивал проститутку с блондинистыми волосами, темными у корней. Она свернулась на горчично-желтом диване, жадно выкуривая сигарету. Я помню, как думала тогда: «Ого, вот это актриса! Ей, типа, должны выдать премию «Эмми» за то, как жалко она выглядит». Она держала в руке граненый стакан и быстрыми, птичьими глотками пила виски. Я наблюдала за ее движениями, жадная до драмы, и запоминала все, что она делала. Позже той ночью я наполнила стакан «Пепси» со льдом. Сев на подоконник, я подняла к губам воображаемую сигарету.

– Никто меня не слушает, – прошептала я так, чтобы от дыхания запотело окно. – Этот мир так холоден и жесток…

Я глотнула «Пепси», позвенев льдом в стакане.

Спустя полтора десятилетия я осталась все такой же мелодраматичной. На следующий день после встречи с Калебом на город обрушился ураган Фиби, благодаря которому мне не пришлось брать отгул на работе. И вот я лежу в постели, свернувшись вокруг бутылки водки.

Около полудня я скатываюсь с кровати и тащусь в ванную. Свет не отключили, несмотря на ураган третьей категории, от которого стекла дребезжат в окнах. Я пользуюсь этим, принимая ванну. Сидя в горячей воде, в миллионный раз вспоминаю вчерашний день. Все заканчивается одной и той же мыслью: «Он меня забыл».

Мой мопс, Пиклз, сидит на коврике в ванной и настороженно за мной наблюдает. Она такая страшненькая, что я невольно улыбаюсь.

– Калеб, Калеб, Калеб, – повторяю я, просто чтобы убедиться, что это имя звучит все так же.

У него была странная привычка произносить имена наоборот, когда он слышал их впервые. Я была Яивило, а он был Белак. Я думала, что это нелепо, но в итоге начала делать так же. Это стало нашим тайным шифром для сплетен.

А теперь он меня не помнит. Как можно забыть кого-то, кого ты любил, даже если этот кто-то разбил твое сердце на части? Я лью водку в ванну. Как мне теперь выбросить его из головы? Депрессия могла бы стать моей полноценной работой. Так делают исполнители кантри. Я тоже могла бы петь кантри-музыку. Я напеваю несколько куплетов Achy Breaky Heart и делаю еще глоток водки.

Пальцем ноги вытаскиваю пробку за цепочку и слушаю, как вода утекает в слив. Одевшись, иду к холодильнику. В пустом животе булькает дешевый алкоголь. Мой экстренный запас продуктов на случай урагана состоит из двух бутылок соуса ранч, луковицы и головки сыра чеддер. Я нарезаю сыр и лук и бросаю их в миску, поливая низкокалорийным соусом ранч сверху. Ставлю на плиту кофеварку и включаю стереосистему. Играет тот самый диск, который я вручила Калебу в «Музыкальном грибе». Я снова пью водку.

Просыпаюсь на кухонном полу, лицом в лужице слюны. В кулаке я сжимаю фотографию Калеба, которую я порвала и склеила обратно скотчем. Чувствую себя на удивление хорошо, пусть даже в висках слегка пульсирует. Я принимаю решение. Сегодня я собираюсь начать все заново. Я забуду Как-Его-Там, накуплю всякой здоровой еды и буду двигаться дальше. Я убираю за собой после пьянки, помедлив, выбрасываю в мусор склеенное фото. Прощай, вчера. Хватаю сумочку и направляюсь в ближайший магазин здоровой еды.

Первое, что делает магазин здоровой фигни, – это обдает меня запахом пачули в лицо. Я морщу нос и задерживаю дыхание, пока не прохожу мимо стойки информации, где девушка моего возраста медитирует и жует жвачку.

Взяв тележку, направляюсь в глубь магазина, проходя мимо бутылок с «Очистителем ауры мадам Дирвуд» (он не работает) и «Глазом тритона», мимо пакетов с «Экстрактом готу кола».

Насколько я знаю, это обычный продуктовый, а не прибежище для всяких чудиков в радиусе двадцати миль, увлекающихся нью-эйдж. Мы с Калебом никогда не были здесь вместе – а значит, здесь нет и лишних воспоминаний.

Я бросаю в тележку печенье из водорослей и чипсы из печеного картофеля. Иду к отделу с мороженым. Прохожу мимо женщины в футболке с надписью «Я викканка, у меня и метла есть». На ней нет обуви – она босиком.

Свернув к холодильникам, ежусь от холода.

– Замерзла?

Я разворачиваюсь так быстро, что задеваю плечом выставленные на стеллаже вафельные стаканчики. С ужасом смотрю, как они падают на пол, рассыпаясь, как мои мысли.

Калеб!

Он подбирает коробки одну за другой, держа их свободной рукой. Улыбается: похоже, его позабавила моя реакция.

– Прости, не хотел тебя напугать.

Такой вежливый. И с этим своим чертовым акцентом. Вопрос вырывается у меня прежде, чем я успеваю подумать:

– Что ты здесь делаешь?

Он смеется.

– Я тебя не преследую. Но вообще-то я хотел поблагодарить тебя за тот диск. Он оказался очень даже ничего.

Сунув руки в карманы, перекатывается с пятки на носок.

– Вино, – говорит он, прокручивая кольцо на большом пальце. Раньше он делал так, когда нервничал.

Я непонимающе смотрю на него.

– Ты спросила, что я здесь делаю, – поясняет он терпеливо, как ребенку. – Моей девушке нравится органическое вино, которое можно найти только здесь. – Слово «органическое» вызывает у него смех.

«Девушке»? Я злобно щурюсь. Почему он помнит ее, но не меня?

– Значит… – начинаю я буднично, открывая холодильник и хватая первое попавшееся мороженое. – Ты помнишь свою девушку?

Это должно было прозвучать непринужденно, но вышло так сдавленно, как будто Калеб прямо сейчас сжимает руки на моем горле.

– Нет, после аварии я ее не помнил.

От этого мне немного легче.

Я тут же вспоминаю тот день, когда впервые ее увидела – три года назад, во время исполнения ритуала «пошпионить за бывшим». Я решила, что для закрытия гештальта мне необходимо увидеть мою замену. Безумие, знаю, но кто из нас не сталкерил хоть однажды?

Я тогда надела красную бабушкину шляпу, потому что у нее до смешного широкие поля, скрывающие лицо, и потому что она отвечала моей потребности в драме. Взяла с собой Пиклз для поддержки.

Леа Смит. Так зовут эту маленькую дрянь. Она настолько же богата, насколько я – бедна, настолько же счастлива, насколько я несчастна, и настолько же рыжая, насколько я брюнетка. Калеб встретил ее на какой-то шикарной вечеринке через год после нашего расставания. По всей видимости, они сразу взяли быка за рога – ну, или она взяла его за «рог», я не уверена.

Леа работала в офисном здании в десяти минутах от моей квартиры. К тому времени, как я припарковала машину, оставался еще час до конца ее смены. Весь этот час я убеждала себя, что веду себя абсолютно нормально.

Леа вышла из здания ровно в 18:05 – на плече у нее радостно болталась сумка от «Прада». Она шла, как женщина, которая знает, что весь мир пялится на ее грудь. Я смотрела, как она цокает по тротуару в зеленых туфлях на шпильках, и яростно сжимала руль. Меня бесило то, как она прощалась с коллегами, помахав им кончиками пальцев. Меня бесил тот факт, что мне нравятся ее туфли.

Пытаясь не думать о прошлом, я смотрю Калебу в глаза в поисках ответов.

– Выходит, вы двое еще вместе, хотя ты не знаешь, кто она?

Я жду, что он станет защищаться, но он только лукаво улыбается.

– Она очень переживает из-за всей этой ситуации, но доказала, что на нее в таких обстоятельствах можно положиться.

Он отводит взгляд, когда говорит «в таких обстоятельствах». Как будто хоть какая-то девушка в здравом уме позволила бы ему уйти – кроме меня, конечно, но я никогда и не утверждала, что я в здравом уме.

– Не хочешь выпить кофе? – спрашивает он вдруг. – Я бы рассказал свою печальную историю.

Мои ноги – а затем и все тело – начинает покалывать. Если бы он помнил обо мне хоть что-нибудь, он бы не приглашал меня. Я могла бы этим воспользоваться.

– Я не могу.

Я так горжусь собой, что расправляю плечи. Он принимает мой ответ так же, как принимал прочие мои отказы за годы наших отношений – улыбается, как будто я не всерьез.

– Конечно, можешь. Считай, что я прошу об одолжении.

Я наклоняю голову. Он продолжает:

– Мне нужны друзья и хорошее влияние.

Мой рот открывается, и я издаю долгое «пф-ф-ф-ф-ф». Калеб поднимает бровь.

– Я влияю на людей исключительно плохо, – говорю я, быстро моргая.

Я переступаю с ноги на ногу, пытаясь отвлечь себя бутылкой вишневого ликера. Можно схватить бутылку, бросить ему в голову и сбежать – или я могу пойти выпить с ним кофе. В конце концов, это только кофе. Не секс, не отношения, просто дружеское общение между двумя людьми, которые вроде как не знают друг друга.

– Ладно, пусть будет кофе.

Слыша неподдельную радость в собственном голосе, я мысленно морщусь. Я. Просто. Отвратительна.

– Хорошо, – улыбается он.

– В двух кварталах отсюда есть кофейня на углу. Можем встретиться там через полчаса, – говорю я, подсчитывая время, чтобы дойти до дома и привести себя в порядок.

«Скажи, что не можешь, – мысленно умоляю его я. – Скажи, что у тебя есть другие дела…»

– Через полчаса, – повторяет он, глядя на мои губы.

Я поджимаю их для большего эффекта, и Калеб наклоняет голову, пряча улыбку. Я разворачиваюсь и спокойно иду дальше по отделу. Спиной я чувствую его взгляд, от которого по коже разбегаются приятные мурашки.

Оказавшись вне его поля зрения, я тут же бросаю свою тележку и галопом мчусь к выходу из магазина. Шлепанцы хлопают о пятки на бегу.

Я достигаю дома в рекордное время. Моя соседка Роузбад стучит в мою дверь с луковицей в руке. Если она поймает меня, то втянет в двухчасовую одностороннюю беседу о своем Берти и о мучениях с подагрой. Я прячусь в кустах. Пять минут спустя она наконец сдается – к тому времени мои бедра болят от неудобного положения, и мне нужно в туалет.

Первое, что я делаю, зайдя к себе, это достаю фото Калеба из мусорки. Стряхиваю с него яичную скорлупу и прячу в ящике со столовыми приборами.

Через пятнадцать минут выхожу из дома, нервничая так сильно, что мне приходится приложить сознательное усилие, чтобы не споткнуться о собственные ноги. Поездка длиной в три квартала мучительна. Я ругаю саму себя и дважды чуть не сворачиваю обратно к дому. До парковки я добираюсь взвинченная до предела.

В кофейне темно-синие стены и мозаичные узоры на полу. Атмосфера здесь одновременно и напряженная, и депрессивная, и теплая. Поскольку всего в трех кварталах отсюда находится «Старбакс», сюда обычно ходит более серьезная публика – всякие самопровозглашенные творцы, которые мрачно сидят над своими макбуками.

– Привет, Ливия, – юный панк за стойкой машет мне рукой.

Я улыбаюсь ему. Проходя мимо доски с объявлениями, замечаю фотографию мужчины под прочими флаерами. Я подхожу ближе: мужчина на фото кажется мне знакомым. Под фотографией крупная надпись «РАЗЫСКИВАЕТСЯ» жирным шрифтом. Это мужчина из «Музыкального гриба» – тот самый, с зонтом!

Добсон Скотт Орчард

Дата рождения: 07.09.1960

Разыскивается за похищение, изнасилование и нанесение тяжких телесных повреждений

Особые приметы: родинка на лбу

Бородавка! Та самая родинка, о которой написано на плакате. Что бы случилось, пойди я с ним? Я встряхиваю головой, чтобы избавиться от непрошеных образов, и запоминаю номер внизу листовки. Если бы я не увидела Калеба в тот день, я могла бы позволить этому преступнику проводить меня до машины.

Но Добсон перестает занимать мои мысли в ту же секунду, как я вижу Калеба.

Он ждет меня за маленьким столиком в дальнем углу, рассеянно разглядывая столешницу. Подносит к губам белую фарфоровую чашечку – и я мгновенно вспоминаю, как он делал то же самое в моей квартире три года назад. Мое сердце начинает биться чаще.

Он замечает меня, когда я уже в паре метров от него.

– Привет. Я взял тебе латте, – говорит он, поднимаясь.

Он быстро оглядывает меня с ног до головы. Я прихорошилась перед встречей. Убрав со лба прядь темных волос, я улыбаюсь. Я так взволнована, что меня слегка потряхивает. Когда он протягивает мне руку, я колеблюсь с секунду, прежде чем ответить на его рукопожатие.

– Калеб Дрейк, – говорит он. – Я бы сказал, что обычно я представляюсь женщинам до того, как приглашаю их на кофе, но я этого не помню.

Мы неловко улыбаемся его ужасной шутке. Моя маленькая ладонь тонет в его огромной. Тепло его кожи ощущается так знакомо. Я на мгновение закрываю глаза, осознавая всю абсурдность ситуации.

– Оливия Каспен. Спасибо за кофе.

Мы садимся за стол. Я насыпаю себе сахара в кофе, наблюдая за его лицом: раньше он дразнил меня, что из-за сладкого кофе у меня заболят зубы. Он пьет горячий чай на английский манер. Тогда я думала, что это очаровательно и оригинально. И все еще думаю так, если честно.

– Так что ты сказал своей девушке? – спрашиваю я, делая глоток.

Я покачиваю ногой, удерживая туфлю на большом пальце ноги – когда мы были вместе, его это раздражало. Он смотрит на мою ногу: на мгновение мне кажется, что сейчас он схватит ее, чтобы остановить.

– Я сказал ей, что мне нужно время подумать. Ужасно говорить такое женщине, да?

Я киваю.

– В общем, она расплакалась сразу после этого, и я не знал, что делать.

– Мне жаль, – лгу я.

Мисс Клубничная Веснушка сегодня познала горечь отказа. Восхитительно.

– Итак, – говорю я, – ты потерял память.

Калеб кивает, опустив взгляд. Рассеянно вычерчивает пальцем круги на столешнице.

– Да, называется «избирательная амнезия». Врачи – все восемь штук – сказали мне, что это временно.

Я задумчиво втягиваю воздух сквозь зубы на слове «временно». Это может означать от «сколько окрашенные волосы сохраняют цвет» до «сколько длится вспышка адреналина». Пожалуй, я согласна на оба варианта. Я пью кофе с человеком, который раньше меня ненавидел; «временно» – необязательно плохое слово.

– Как это случилось? – спрашиваю я.

Калеб прочищает горло и оглядывается, как будто подозревает, что нас кто-то подслушивает.

– Что, слишком личное? – Я не могу сдержать смех.

Кажется странным, что он сомневается, рассказывать мне или нет. Когда мы были вместе, он рассказывал мне обо всем – делился даже тем, чем мужчины обычно стесняются делиться со своими девушками. Я все еще могу читать выражения его лица спустя все эти годы, и я вижу, что ему не хочется рассказывать подробности о своей амнезии.

– Не знаю. Мне кажется, стоит начать с чего-то попроще, прежде чем делиться темными грязными секретами. Например, с моего любимого цвета.

Я улыбаюсь.

– Ты помнишь свой любимый цвет?

Калеб качает головой. Мы оба смеемся.

Вздохнув, я беспокойно трогаю свою чашку с кофе. Когда мы только начали встречаться, я спросила, какой у него любимый цвет. Вместо того чтобы просто ответить, он заставил меня сесть в машину, заявив, что должен показать его.

– Это нелепо. Мне надо готовиться к тесту, – ныла я тогда.

Мы ехали двадцать минут: в машине играл ужасный рэп, который ему нравилось слушать. Наконец мы остановились у Международного аэропорта Майами.

– Вот это, – сказал он, показывая на огни вдоль взлетно-посадочной полосы, – и есть мой любимый цвет.

– Это же синий, – заметила я. – Зачем было ехать?

– Это не просто синий. Это аэропортово-синий, – возразил он. – Никогда его не забывай.

Я повернулась обратно к взлетно-посадочной полосе, изучая огоньки. Цвет был странный – как огонь, настолько горячий, что становится синим. Я подумала: и где мне найти блузку такого цвета?..

Сейчас я смотрю на Калеба: я это помню, а он – нет. Каково это, забыть свой любимый цвет? Или девушку, которая разбила тебе сердце?

Аэропортово-синий до сих преследует меня в воспоминаниях. Он стал для меня символом наших неудачных отношений и моей неспособности от них оправиться. Чертов аэропортово-синий.

– Твой любимый цвет – синий, – говорю я. – А мой – красный. Теперь мы лучшие друзья, так что выкладывай подробности.

– Синий так синий. – Он улыбается. – Я попал в автомобильную аварию. Мы с коллегой ехали по делам в Скрэнтон. Шел сильный снег. Машина съехала с дороги и врезалась в дерево. Я получил серьезную травму головы… – Он замолкает, как будто история ему наскучила. Вероятно, устал рассказывать одно и то же всем вокруг.

Мне не нужно спрашивать, где он работает. Он – инвестиционный банкир. Работает в компании своего отчима. И он очень богат.

– А твой коллега?

– Он не выжил.

Плечи Калеба опускаются. Я закусываю губу. Я плохо умею утешать тех, у кого кто-то умер. Когда умерла моя мать, люди постоянно говорили вещи, которые меня только злили. Бессмысленные банальности: «Мне жаль», – когда это очевидно не их вина, и «Если я могу что-то для тебя сделать…» – когда мы оба знали, что сделать ничего нельзя. Я меняю тему, чтобы не опускаться до тех же пустых соболезнований:

– Ты помнишь саму аварию?

– Помню, как проснулся после. И ничего до.

– Даже твое имя?

Он отрицательно мотает головой.

– Хорошая новость в том, что, по словам врачей, однажды я все вспомню. Это только вопрос времени и терпения.

Для меня хорошая новость заключается в том, что он меня не помнит. Иначе мы бы с ним сейчас не разговаривали.

– Я нашел обручальное кольцо в своем ящике с носками.

Это так внезапно, что я давлюсь кофе.

– Прости. – Он похлопывает меня по спине, и я прочищаю горло – глаза у меня слезятся. – Мне правда нужно было кому-то об этом сказать. Я собирался сделать ей предложение, а теперь я даже не знаю, кто она.

Ого… Ого! Чувствую себя пробкой в чьей-то ванне. Я знала, что его жизнь не стояла на месте после нашего разрыва – я достаточно его сталкерила, чтобы знать это… но брак? От одной мысли об этом у меня чешутся руки.

– А что твои родители думают по поводу твоего состояния? – спрашиваю я, уводя беседу в более спокойное русло.

Представив Леа в белом платье, я едва сдерживаю смех. Ей бы гораздо больше подошли кружевное нижнее белье и шест стриптизерши.

– Моя мать смотрит на меня так, как будто я ее предал, а отец все похлопывает меня по спине и говорит: «Скоро память вернется, приятель. Все будет хорошо, Калеб». – Он изображает своих родителей так похоже, что я улыбаюсь. – Знаю, прозвучит эгоистично, но я просто хочу, чтобы меня оставили в покое. Чтобы я мог сам во всем разобраться, понимаешь?

Я не понимаю, но все равно киваю.

– Я все думаю, почему не могу ничего вспомнить. Если моя жизнь была такой замечательной, как все говорят, почему ничего из этого не кажется мне знакомым?

Я не знаю, что сказать. Калеб, которого я знала, всегда все контролировал. Я подозреваю, что Бриллиантовая быстро его разгадала – он был очень чувствителен, однако слишком крут, чтобы беспокоиться об этом. Но сейчас Калеб растерян и сломлен и рассказывает о личном кому-то, кого он, как ему кажется, совсем не знает. Я хочу расцеловать его лицо и разгладить хмурую складку между бровей. Вместо этого я сижу, замерев на стуле, и сражаюсь с порывом рассказать ему обо всем, из-за чего мы расстались.

– Что насчет тебя, Оливия Каспен? Что у тебя за история?

– У меня, э-э… нет никакой истории.

Его вопрос застает меня врасплох – руки снова начинают дрожать.

– Да брось! Я ведь все тебе рассказал.

– Только то, что ты помнишь, – возражаю я. – Как давно у тебя амнезия?

– Три месяца.

– Ну, последние три месяца моей жизни я занималась только работой и чтением книг. Вот тебе и ответ.

– Почему-то мне кажется, что это далеко не все.

Он вглядывается в мое лицо, и у меня возникает ощущение, что он читает меня, как открытую книгу. Мне бы хотелось, чтобы он перестал – чтобы не пытался узнать, что я скрываю. Мне никогда не удавалось притворяться рядом с ним.

– Слушай, когда твоя память вернется и откроет тебе все секреты твоего прошлого, мы устроим пижамную вечеринку и я расскажу тебе все. Но до тех пор – у нас обоих амнезия.

Он смеется в голос, и я прячу за чашкой свою довольную улыбку.

– Что ж, звучит неплохо, – дразнит он.

– О? Правда?

– Ну, ты ведь сейчас подтвердила, что мы еще увидимся. Жду не дождусь нашей пижамной вечеринки.

Я краснею – и решаю, что никогда не расскажу ему правду. Он все равно вспомнит сам, и вся эта игра обрушится на меня, как неудачная партия в «Дженгу». До тех пор я собираюсь держаться за него так долго, как только смогу.

Глава 3

Прошлое

В тот день, когда я встретила Калеба Дрейка, мой мир стал чуть светлее. Это было в то невыносимое время года, когда близилась сессия и у всех студентов появились мешки под глазами. Я только что закончила заниматься в библиотеке и обнаружила, что небо снаружи обложено угрюмыми дождевыми тучами. Застонав, я быстро зашагала к общежитию, проклиная себя за то, что не взяла с собой зонт. На полпути пошел дождь. Я спряталась под раскидистой ивой и попыталась испепелить ее ветви взглядом, как будто обвиняя их в непогоде. И тогда ко мне подошел он, самодовольный и привлекательный.

– Чем это дерево так тебя разозлило?

Увидев, кто это, я поморщилась. Он рассмеялся и поднял руки ладонями вверх, будто сдаваясь.

– Просто вопрос, Солнышко, не нападай на меня.

Я злобно на него уставилась.

– Могу я чем-то помочь?

На мгновение на его лице промелькнула неуверенность, но она быстро пропала, и он снова улыбнулся.

– Мне стало интересно, почему это дерево заставляет тебя хмуриться, – сказал он, придерживаясь все той же дурацкой шутки.

За его спиной в отдалении я заметила группу баскетбольных идиотов, поглядывающих на нас. Проследив за моим взглядом, он, должно быть, состроил своей крысиной стае устрашающую гримасу, потому что через несколько секунд они разошлись. Он снова повернулся ко мне.

Ах, да… Он вроде задал вопрос.

Я посмотрела на ствол дерева, который напоминал плохо слепленное тесто, и поняла, как яростно я на него, должно быть, пялилась.

– Ты пытаешься флиртовать со мной? – вздохнула я.

Он сдавленно хмыкнул.

– Калеб Дрейк.

– Прости, что?

– Это мое имя, – пояснил он, протягивая мне руку.

Калеб Дрейк был знаменит по всему кампусу, и я совершенно не собиралась присоединяться к его фан-клубу. Я твердо пожала ему руку, чтобы он понял: ему меня не загипнотизировать.

– Да, я пытался флиртовать с тобой, пока ты не растоптала мои надежды.

Я подняла брови и натянула на лицо улыбку. Ладно, нужно заканчивать с этим поскорее – у качков обычно болезненно короткий фокус внимания.

– Слушай, я бы рада остаться и покормить твое эго бессмысленной болтовней, но мне пора.

Я прошла мимо него, чувствуя облегчение: в общежитии меня ждали пинта взбитых сливок и мороженое. Я собиралась добавить туда шоколадного соуса и сделать отличный молочный коктейль.

Я была почти у тротуара, когда за спиной раздался смех. Я напряглась, но продолжила идти.

– Если бы ты была животным, то явно ламой, – крикнул он мне вслед.

Это заставило меня остановиться. Он что, правда сравнивал меня с волосатым млекопитающим?

– И почему же это?

Я не стала поворачиваться к нему, но глаз у меня задергался.

– Погугли их.

Это точно не сон? Я повернула голову, почти как в «Изгоняющем дьявола», и уставилась на него. Он выглядел таким самоуверенным.

– Увидимся, – сказал он, сунув руки в карманы и направившись обратно к своим приятелям.

Я закатила глаза: меньше всего на свете мне хотелось видеться с ним снова. Я кипела всю дорогу до общежития. Не успела дотронуться до ручки, как дверь моей комнаты распахнулась. На пороге стояла моя соседка-первокурсница.

– О чем он с тобой говорил?

Она была светлоглазой блондинкой с нежным голосом. Как бы я ни хотела ее ненавидеть, она была слишком уж милой.

– Он вербовал новых участниц в свой фан-клуб. Я назвала ему твое имя, Кэм.

– Серьезно, Оливия, что он сказал?

Она следовала за мной по пятам, пока я складывала книги на столе. Когда я попыталась ее проигнорировать, она начала бросаться М&М’s мне в голову.

– Он просто выделывался перед своими друзьями. Не о чем рассказывать, правда.

Она дала мне пройти. Я направилась к холодильнику, чтобы насладиться взбитыми сливками, но соседка снова встала у меня на пути.

– Ты такая тупая!

– Тупая? – Я покачала головой. – Ты имеешь в виду «трудная» или «глупая»?

Я тоскливо посмотрела на холодильник поверх ее плеча.

– Калеб Дрейк не подходит к девушкам – это девушки подходят к Калебу Дрейку! Он нарушил свое правило и заговорил с тобой, а ты его отшила!

– Я его не интересую, – вздохнула я. – Он просто понтовался.

– Даже если так, какая разница? Он заслужил право понтоваться. Он великолепен!

Я изобразила тошноту.

– Оливия, – умоляла она, – в жизни есть не только книги и учеба! – Она сбросила учебники с моего стола для пущего эффекта. – Мальчики… могут… делать всякое, – закончила она, кивая мне.

– Ты, – начала я, тыкая ее в ребра, – просто шлюшка.

Я подняла учебник с пола и начала его читать.

– О-ли-ви-я!

Я зажмурилась. Я ненавидела, когда она вот так произносила мое имя.

– М-м-м?

Она выхватила из моих рук книгу.

– Слушай сюда, неблагодарная ханжа. – Она схватила пальцами мой подбородок и вздернула его вверх, заставляя посмотреть на нее. – Он заговорит с тобой снова, просто потому что ты его отвергла. Ему это вроде как понравилось даже. И когда он объявится снова, – она закрыла мне рот ладонью, видя, что я готова запротестовать, – ты поговоришь с ним и пофлиртуешь. Ты меня поняла?

Я пожала плечами. Кэмми взвизгнула:

– А-а-ар-р! – и заперлась в ванной.

Мне было абсолю